Михаил Денисович встретил Светлану исхудавший и радостный. Синие глаза его лучились добротой и благодарностью. Ей стало вдвойне совестно – и за свой тайный от него роман, и за свое поведение в последнее время: если они друзья, то могла бы не исчезать, звонить иногда – и человек не валялся бы один, голодный, целых пять дней. Первым делом она бросилась кормить его, как будто ему угрожает голодная смерть.

В просторной кухне-столовой Михаила можно было устраивать танцы. Вообще этот дом уже сам по себе вызывал почтение к его хозяину. Произвел он незабываемое впечатление и на Светлану, когда она побывала здесь впервые. Самая разнообразная техника «на грани фантастики». Многослойные хрустальные люстры под высокими потолками (позднее в ответ на ее восхищение этими «эрмитажными» люстрами Михаил рассмеялся: «Да это же не хрусталь – просто синтетика. Но зато не бьются»). Ковры на полу не только во всех комнатах, но даже и на кухне. Стены почти сплошь увешаны картинами (в простых, «лаконичных» рамах): берёзовая роща ранней весной; живописный изгиб реки; восход Солнца из-за снеговых вершин; лазурное море, почти неуловимо переходящее вдали в такое же небо; могучая красавица-сосна, выросшая на просторе; персиковые деревья в цвету…

Обозревая это пейзажное пиршество, Светлана как никогда ясно осознала: всё это – творчество великой, неповторимой Природы и только потом уже – отражение ее искусства в искусстве человека.

– Сколько же у Вас картин!

– И это еще не все, – усмехнулся Михаил. – Часть на даче.

– Вы их коллекционируете?

– Да нет, какой из меня коллекционер… Просто у меня сестра – профессиональный художник, довольно известный. А у нее множество друзей-художников. Не соблазниться какой-нибудь из их картин невозможно. Иногда покупаю, а чаще дарят…

В общем, это было не просто богатство, а богатство аристократическое. От чего и сбежала Светлана. Не от аристократизма, собственно, а от той меры достатка, которая способна подавить.

Богатые люди всегда скорее отталкивали ее, чем притягивали. И даже не притягивали вовсе. Богатство представлялось ей тяжелым камнем, способным придавить собой человека со всеми его творческими замыслами, с естественным стремлением периодически уединяться в своем доме и ни от кого не зависеть. Для того чтобы просто содержать в чистоте такую вот квартирку в пол-этажа, собственных сил недостаточно: тут нужны и мойщики окон, и полотёры, а может быть, и искусная кухарка, чье мастерство удовлетворяло бы запросы хозяина и его гостей. Нет, это не для нее. Ей интереснее разбираться в жизни и творчестве Лермонтова, Цветаевой, Чехова... Да и писать иногда, как и Лина, о своих талантливых современниках.

Но сейчас Михаил Денисович болен, и надо ему помочь, забыв об опасности «аристократического богатства».

На кухне свободно размещались не только два кресла, а и диван. Встретив Светлану, хозяин тут же вытянулся на этом диване, одетый в спортивный костюм: синие брюки и красно-синяя майка с длинными рукавами.

– Извини, я вынужден лежать, иначе начну корчиться от боли. Обезболивающие средства помогают ненадолго. Какое-то защемление позвонков. Видно, навсегда отыгрался в теннис. Чувствуй себя как дома и рассказывай, где пропадала.

«Контраст с Николаем поразительный, – отметила про себя Светлана. – Тот и из-за получаса «опоздания» устраивал скандал, а этот – я исчезла на несколько месяцев, а он по-прежнему лучится добротой... Впрочем, возможно, это просто от равнодушия ко мне».

– Я проводила психологический эксперимент, – сказала она, решив не посвящать Михаила в детали своего нелепого романа. – Суть его состояла в проверке себя и других на нравственную безупречность. Результаты оказались плачевными. Сегодня я, делясь впечатлениями с Линой, испортила ей настроение. Не хочу портить его и вам.

– Удивительное совпадение! – отозвался Михаил. – Я без тебя тоже проводил психологический эксперимент. Жаждал поделиться выводами, да не смог дозвониться. Что за таинственное исчезновение?.. Ну, не хочешь объяснять – не надо. Я в конце концов тоже решил ничего тебе не говорить.

– То есть как это «не говорить»? – возмутилась Светлана. В ней тут же проснулось «любопытство бабье». – В таком случае не надо было заинтриговывать!

Она поставила на столик возле дивана хлебницу с несколькими рогаликами, салат и большую чашку с дымящимся овощным бульоном. С удовольствием наблюдая, как Михаил набросился на свои любимые рогалики, лишь чуть-чуть запивая их бульоном, она опять почувствовала себя счастливой. Как никогда ясно, осознала она сейчас: всё, что нужно женщине для счастья, – это возможность служить любимому, любимым; но – служить добровольно!

– Дорогая Светлана Александровна, – патетически начал больной, подкрепившись и перевалясь на спину, – я всего лишь на двадцать лет старше вас. Неужели эта разница так вас пугает, что вы сбежали от меня к ровеснику?

– Я сбежала не к нему... Если честно, тот роман был принудительным. Виновата я только в бесхарактерности.

– Скажи, зачем? – продолжал Михаил, глядя в потолок и как будто не слыша ее. – Разве ты не понимаешь, что мы созданы друг для друга, несмотря на чью-то ошибку на Небесах, из-за чего мы попали на Землю в разное время? Я думал, ты чуткая и ощущаешь это не хуже моего. Кстати, в девятнадцатом веке такая разница в возрасте была бы вполне естественной для мужа и жены. В наше время всё поставлено с ног на голову: старушки выходят замуж за юнцов и – о, наивные! – ждут счастья от подобного брака.

– Я исполняла обет послушания, – смиренным голоском произнесла Светлана. – Хотела скрасить жизнь талантливому человеку. Думала: всем им нелегко живется на Руси, так пусть ему будет хорошо, хоть на время.

– Скрасила? – язвительно вопросил Михаил.

– Думаю, да. На время.

– А как он будет существовать теперь, без тебя?

– На всю жизнь я в няньки не нанималась! – рассердилась Светлана: втянул-таки в объяснения! – Рассказывайте лучше о своем эксперименте, – потребовала она капризно.

– Подожди, я попробую опять перевернуться на бок, вроде бы боль отпустила... Мой психологический эксперимент был не легче твоего, – продолжал он, устроившись лицом к ней. – Я уже несколько месяцев убеждаю себя, что не люблю и никогда не любил некую капризную дамочку. Что мне просто-напросто нравилась ее внешность, но мало ли на свете женщин с привлекательной внешностью? Это еще не повод для влюбленности и для постоянной неизбывной тоски... Но в конце концов пришел к выводу, что готов простить ей даже измену.

– Измены не было, – возразила она категорически: – мы ведь с тобой оставались всего лишь друзьями... И, кстати, будь ты более настойчив, всё сложилось бы по-иному, – добавила она тихо и печально.

Михаил чуть за голову не схватился в горьком раскаянии, но оказалось, что поднять руки он не может: его мгновенно сковала острая боль.

– Я понял, почему ты так говоришь, – сказал он, отдышавшись. – Знаешь ведь, что я и пошевельнуться не способен.

– Ну а если серьезно, – тихо и грустно продолжала она: – меня испугала твоя состоятельность. Я побоялась, что ты захочешь превратить меня в домохозяйку. Я, конечно, могу поиграться в это какое-то время, но у меня есть и своя земная миссия, за пределами домашнего быта.

– Боже упаси! У меня и в мыслях не было что-либо тебе навязывать... Какой же ты еще ребенок, со всеми своими мудрыми рассуждениями и экспериментами!.. Впрочем, не мешало бы тебя как следует отодрать ремнем – за распутство.

– Наверно, ты прав, – покорно согласилась она. – Принести ремень?

– Я займусь твоим воспитанием только при одном условии: ты никуда отсюда больше не уходишь. Обдумай мое предложение, а я пока доем бульон.

...Они обсудили психологические сложности, нагромождённые Светланой вокруг его возраста, должности, состоятельности, и пришли к выводу, что всё это гроша ломаного не стоит по сравнению со взаимным притяжением душ и способностью элементарно ладить в быту, не опускаясь до скандалов и деспотизма. К концу вечера Светлана уже не могла понять, как у нее хватило духу надолго расстаться с этим человеком, добрым, спокойным, всегда готовым к шутке. Этот грех, наверное, будет мучить ее всю жизнь. Помочь сможет только сам Михаил – если забудет и ей позволит забыть о ее нелепом интеллигентском эксперименте...